Цитаты Алла Сергеевна Демидова.

В Древней Греции были совершенно другие отношения с богами. Спектакль начинали на рассвете. Действие шло целый день. Зрители ели, пили, занимались любовью, кто уходил, кто спал. Когда солнце в зените, звучали основные женские монологи, потому что все женщины — внучки солнца. Вместе с солнцем на закате умирали все герои. И актеры, конечно, не думали о зрителях, они играли для бога Дионисия. Но люди потеряли эту связь с космосом и с богами. Когда произошел этот разрыв, театра фактически и не стало. Остались какие-то мистерии, площадные театры, все рождалось заново. Недаром «Гамлет» считается великой пьесой — это попытка соединения человека с космосом…. Мне кажется, что сегодня вновь происходит такое соединение. Это не смена мировоззрений, не богоискательство, которое было в начале XX века, а ощущение, что рядом с нами «кричит наш дух, изнемогает плоть, рождая орган для шестого чувства».

Иногда меня спрашивают, в какое время вы хотели бы жить. Из-за своих ролей я прожила во всех временах и более реально жила, чем живу в первой своей реальности. Роли для меня вещь более реальная, я к ним больше готовилась и больше о них знала. Например, про Медею я знаю все. А про свою жизнь или про то, что меня окружает, практически ничего. И самое главное — я никогда не играла себя, ни разу в жизни, ни в кино, ни в театре. - Из беседы с А.Подлужной

…В названии всех моих книг так или иначе зашифровано зеркало. Первую книгу я назвала «Вторая реальность» (то есть отраженная), вторую — «Тени зазеркалья»… Я люблю зеркала. Но отношение к зеркалу у меня мистическое. В японском театре «Но» перед выходом на сцену есть, как говорят, зеркальная комната. Актер, отражаясь во множестве зеркал, должен внутренне сконцентрировать эти отражения в одно и только после этого выйти на сцену. — Из книги «Бегущая строка памяти».

Соотносить свою судьбу с божественным провидением невозможно. Человек нечист, он грешит, не получает, что ему, может быть, предназначено, и искривляет свой путь. Но я не убиваю всякую нечисть, которую очень боюсь: пауков или тараканов. И не потому, что их жалко, а потому, что раздавленный таракан будет мне сниться или долго стоять перед глазами. Если надо, я их предупреждаю, а потом прыскаю по углам: умные уходят — дураки остаются. С людьми так же.

Как-то мы сидели в гримерной, гримировались к спектаклю и корреспондент задавал нам одинаковые вопросы. Один вопрос я хорошо запомнила: что вы считаете главным в человеке? Иннокентий Смоктуновский, не задумываясь ответил: «Доброту», а я, не задумываясь, ответила: «Талант». Доброту я тоже ценю в человеке, но талантливым прощаю практически все. - Из беседы с А.Подлужной

Сейчас снимают актеров до сорока. До сорока в кино играть очень легко. Новое лицо, если еще есть какая-то органика и способности, — вы в десятке, вы в фаворе. После сорока, когда произойдет переход — не на возрастные роли: на другую мудрость, другую крупность характера, — тогда я посмотрю, что будет с этой плеядой молодых и очень известных теперешних актеров. Думаю, что они будут очень мелкими. В последнее время все стали играть характеры, а не темы. Достоевского, например, — мало сыграть характер и органику. Сначала надо играть Достоевского, потом тему — больной совести, — а потом уже характер. А не начинать с характера… Спрос определяет предложение, это я вам говорю как бывший экономист. Сейчас не требуются личности — то есть для кого-то требуются, предположим, для вас и меня, но мы не составляем большинство, а публика всегда состоит из большинства.

Техника есть практически у всех, это самое обидное. Стало трудно отличить артиста от имитатора — некую сумму технических приемов набрали все. Но большинство играет «себя в предлагаемых обстоятельствах». А это неинтересно, по-моему. Надо играть дистанцию по отношению к герою — умение увидеть его со стороны, целиком, отстраниться что ли… То ли у людей не хватает опыта, то ли — элементарно — времени. — Из беседы с Дмитрием Быковым.

…Вообще публика сейчас — как дети: наивные такие же, любят игру, в театре смотрят на того, кто говорит, любят сюжет, «сказку» — отсюда бесконечные западные пьесы. Это приводит к нивелированию личности…. Или последний фильм Соловьева по Чехову: там очень красивые женщины. Ну просто удивительно, где он их набрал? Но убейте меня — одну от другой не могла отличить. Они красивые женщины, но они не личности. Запоминаются только личности. Когда публика повзрослеет, ей надоест детскую манную кашу есть и она потребует чего-нибудь пожестче.

Вероятно, нас накрывает волной сильного разочарования. Мы избавились от своего советского дуболомства, но вместо него набрали худшего, что есть в Европе, и теперь вместо тупости и пошлости советской страдаем от западной. Мы усвоили от Запада только самое отвратительное и вдобавок все это помножено на родную, никуда не девающуюся агрессию, дикую тягу к доминированию — в разобщенной стране она естественна, а разобщенность происходит от того, что нет общего для всех закона. Самоутверждаться стремится каждый, достаточно поездить по Москве один день за рулем… Вся Москва занята бешеным самоутверждением — всюду локти, локти. Когда в свое время начались банкеты и презентации, я эти локти почувствовала с особенной остротой: люди ели и одновременно держали оборону. Нечто подобное наблюдаем мы и сейчас, в масштабе страны. — Из беседы с Дмитрием Быковым.